Версия для слабовидящих

О музее

Николай Неуймин: «Екатеринбург 1918. Гибель царской семьи. Цареубийство» (радиостанция «Эхо Москвы»)

30 июля 2017 года

http://echo.msk.ru/programs/cenapobedy/2025756-echo/

М. Соколов

― В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов. Мы беседуем с историком Николаем Неуйминым. Что происходило дальше в Екатеринбурге? То есть, семью двумя как бы такими маршрутами привезли в дом особого назначения. Но и, если бы не было чехословацкого восстания, что было бы там?

Н. Неуймин

― Ситуация развивалась для Ленина достаточно сложно. Потому что после подписания Брестского мира авторитет Ленина несколько, я бы сказал даже очень сильно, упал среди даже большевиков. Это признается практически всеми. Поэтому Ленин понимал, что их надо оставить в столице красного Урала хотя бы потому, что если они будут доставлены в Москву и даже помещены в какую-либо из тюрем, дело в том, что придется освобождать и передавать членов царской семьи, то есть детей – Ольгу, Марию, Татьяну, Анастасию, Алексея однозначно и скорее всего, может быть даже Александру Федоровну, потому что в то время – ну, представьте себе, оккупирована полностью Украина, Белоруссия, немцы в Ростове-на-Дону и даже…

М. Соколов

― Немцы могли попросить освободить…

Н. Неуймин

― Вежливо попросить, потребовать, и это еще ударило бы по авторитету Ленина, совершенно это была бы такая для него огромная пощечина и удар. Представьте себе, что делать Ленину, если они просят: ну хорошо, давайте освободите хотя бы часть царской семьи, больного цесаревича и так далее. Я напомню, что Александра Федоровна была двоюродной сестрой кайзера Вильгельма. И что Ленину было делать? Сказать: нет, пусть они сидят в тюрьме? Это невозможно, он понимал, что это будет перебор уже.

Я думаю, что они разработали такую операцию, что, принимайте все-таки это решение по их расстрелу, по их убийству, а мы вас поддержим в любом случае. Документов не оставили они кроме того, что есть две телеграммы. Первая телеграмма Уралсовета о том, что в связи с приближением контрреволюционеров, чехословацких банд к Екатеринбургу расстрелян Николай II, а семья вывезена в безопасное место. А затем следом вскоре была направлена зашифрованная телеграмма, что та же участь постигла царскую семью.

 Ленин и Свердлов получили эту телеграмму и на заседании Совнаркома и ВЦИКа, получается, 18 или 19 они знали уже совершенно точно, Ленин и Свердлов знали, что царская семья убита полностью, все члены царской семьи убиты. Они не стали выносить это на обсуждение. Зачем обсуждать это и так далее, но такая запись есть в протоколе ВЦИКа: «Признать решение Уралсовета правильным». И аналогичная запись есть: «Признать решение Уралсовета правильным, одобрить это решение. Совнарком, Ленин». И так это сделали походя, как раз во время доклада Семашко, наркома здравоохранения.

То есть, о чем это говорит? Что у Ленина была такая тупиковая ситуация, и он, не потеряв окончательно лицо внутри своей же партии, что он такой, выполняет, которая была настроена против него после подписания Брестского мира, поэтому он прямо так, видимо, и сказал. Тем более, есть документы, есть книга Новгородцевой (Свердловой), жена Свердлова рассказывает, как Голощекин – она его называет Жорж – это одна из кличек Голощекина, приезжал 1-го, 2-го, потом в последний раз 12-го июля непосредственно в Москву к Свердлову.

М. Соколов

― … все решить?

Н. Неуймин

― Конечно, без сомнения, Новгородцева пишет: вот мы встретились, сидели, чай пили, а за стенкой – квартира Ленина. Естественно, Ленин пришел. То есть, Голощекин приезжал не чай пить в это время. Дело в том, что решение об эвакуации Екатеринбурга было принято 10 июня – я подчеркиваю, представьте себе, 10 июня Николай II подписался на екатеринбургскую газету «Уральский рабочий», где совершенно открытым текстом, там такая была статья: мы вернемся еще, хлопнем дверью, и так далее, мы уходим и так далее…

То есть, шла эвакуация, в дневнике Николая II об этом указано, что вот они уходят, то есть, они слышат о постоянном перемещении каких-то, в сторону вокзала войск, и если вы почитаете панические телеграммы Уралсовета: срочно шлите подкрепление, мы не можем удержать Екатеринбург, вышлите хоть какой-нибудь отряд и так далее. Вот все красногвардейские отряды были деморализованы, и последний бой состоялся под Нижне-Петровском, я имею в виду, им противостояли прежде всего белочехи так называемые, это восстание чехословацкого корпуса, отдельная тема, 27 мая началось 1918 года.

Они ничего не могли противопоставить чехам. Чехи рвались освобождать от Габсбургов свою Чехословакию, соответственно они настроены были решительно, они понимали, им терять было нечего, что если перекроют им кислород, и им не удастся захватить эту магистраль, то они просто здесь погибнут. Есть масса воспоминаний участников этих событий. Состоялось несколько боев с чехословацким корпусом, ну это не весь корпус, там в основном 3 полк Яна Жижки был, во всех боях вот эти разрозненные – я подчеркиваю, еще не было регулярной Красной армии, вот эти разрозненные отряды, кстати, многие отряды были составлены из революционных большевизированных рабочих Урала, которые имели бронь, то есть, они вообще не были на фронте, они вообще не умели стрелять даже из винтовки, но желание было воевать за революцию против вот эти буржуев проклятых. Описание есть такое, что там – Парамонов пишет комиссар одного из отрядов, он говорит: они даже не умели зарядить патроны в трехлинейную винтовку, они не могли передернуть затвор даже, это было, он пишет: почему мы все время проигрывали белочехам на начальной стадии гражданскую войну после восстания.

М. Соколов

― Была реальная возможность захватить Екатеринбург как-то неожиданно и освободить царскую семью, или нет?

Н. Неуймин

― Без сомнения, такая возможность была, и препятствий для захвата Екатеринбурга не было уже 14 июня, то есть, фактически за месяц. Но в том-то и вопрос, что когда 25 июля со стороны вокзала с запада бронепоезд и еще эшелон чехов зашел в город, то есть, как бы чехи освободители, они зашли с красными знаменами, на вагонах написано: «Смерть Габсбургам! Смерть монархии!», «Да здравствует Чехословацкая республика!»… и так далее. Для обывателя это был шок, то есть, им большевики рассказывали, что тут сейчас кто-то, может быть, там освободит царя, там, и так далее. Чехи были ярые республиканцы, они ненавидели саму идею монархии, обращались друг к другу словами «брат», на флаге вот этого 3-го Яна Жижки полка были, чаша, вы знаете, эта история таборитов, они вообще отвергали все сословия, они приветствовали Февральскую революцию, но считали большевиков узурпаторами власти, которые прямо нарушили договор, и вместо того, чтобы, они же разрешили переехать им во Владивосток, а потом неожиданно и вероломно попытались разоружить этот корпус, почему так говорят, ошибка была Троцкого. Без сомнения, ошибка.

М. Соколов

― Понятно, что они, предположим, не ставили задачу освободить императора, но город-то им нужен был, маршрут на восток им был нужен. Почему технически это не было?..

Н. Неуймин

― Технически нужно было, если бы они хотели освободить императора, допустим, как это в книге Ташкинова, действовали по заданию мирового империализма и так далее, то они могли сформировать какой-то ударный отряд, они наступали медленно, то есть, не спеша забирали узловые какие-то станции, подтягивались, оперировали они только по железной дороге, у них были бронепоезда, и они не спеша, так зачищая территорию, медленно…

Прежде всего, это связано, они не собирались, они понимали, что надо доехать до Владивостока живыми, поэтому они делали все осторожно и очень продуманно. В основном использовали пулеметы, артиллерию и бронепоезда. Вот такая история. Поэтому Николая II и его семью никто не собирался спасать, а уж тем более, чехи. Когда Гайда в конце ноября приехал в Екатеринбург, первое, (неразб.) особняков: где дом Ипатьева? Ему сказали: вот дом Ипатьева. Значит, я занимаю под свой штаб. Его охрана, кстати, была чешская, хотя он командовал русской армией. Занимая под свой штаб комнату, где содержался Николай II, непосредственно одна из комнат – это будет мой личный кабинет. Следователь Сергеев, который вел это дело, это предшественник Соколова, он взмолился буквально: как, почему, мы проводим следственные действия, вот тут изымаем какие-то фрагменты каких-то личных вещей, там сожжены какие-то документы, они там все это по обрывкам буквально восстанавливают обои, следы крови, штыковые удары на полу в расстрельной комнате – все это… Он говорит: ради бога. Можете опечатать – а был опечатан весь дом, потому что там везде были следы какие-то определенные – я разрешаю вам. Приехал председатель екатеринбургского суда Казем-Бек, были переговоры. Он сказал: я здесь командующий, я принимаю такое решение, и оно основано на том, что мне надоели уже эти сказки о том, что якобы мы, чехи – монархисты, специально занимаю дом Ипатьева, чтобы подчеркнуть, что я никакого отношения к монархии не имею. И к ужасу следствия белого они буквально вынуждены были в 24 часа освободить весь дом, снять все печати с опечатанных комнат, и Сергееву только разрешили оставить вот эту печать, которая была в подвале на вот этой так называемой расстрельной комнате.

М. Соколов

― Николай Борисович, а давайте про последний месяц собственно императора немножко тоже расскажем, что было в это время в доме Ипатьева?

Н. Неуймин

― Последний месяц императора. Дело в том, что, поскольку Николай II оказался действительно на волне этой революционной истерии в столице красного Урала, ну я уже говорил, что 55 тысяч жителей, в основном мещане, рабочих было не так много, в основном это были пришлые, гарнизон состоял процентов на 70% — это красногвардейские отряды, набранные с соседних заводов, Сысертский, Алапаевский, Каменский и так далее, такие, и совершенно случайные люди, которые оказались в запасных полках – там было два запасных полка — 108, 124, которые на момент Февральской революции были в Екатеринбурге и продолжали вот эту службу. Но они к Уралу вообще никакого отношения не имели. Кто-то, конечно, там, может, и служил из уральцев, но тем не менее.

То есть, получается так, что город был перенасыщен военными, вот этими красногвардейскими отрядами. И представьте себе, в 55-тысячном городе порядка там 7-8 тысяч солдат, вооруженных людей, плюс, добавьте сотрудников ВЧК, уральское ВЧК – достаточно такая серьезная организация была, которая расстреливала заложников, еще до объявления официального красного террора уже в мае, в июне, в июле вовсю расстреливали заложников. Просто брали в заложники и представителей других партий, там, кадетов и так далее, состоятельных граждан города, купцов и расстреливали.

У нас газета «Известия» Уралсовета уральская в Екатеринбурге, там так и написано – недавно читал эту газету – на первой странице: за смерть комиссара Малышева расстрелять 62 заложника. Там среди них вот два матроса, Седнев и Нагорный, Нагорный – знаете, это дядька был, который в последнее время всегда был приставлен к Алексею и в тобольской ссылке и так далее, по прибытии в Екатеринбург он пытался как-то защитить права великих княжон и, в частности, когда попытался нести чемоданы, когда они из вагона вышли, то руководство, Белобородов сказал, что, нет, они сами понесут, там Татьяна, Ольга были вынуждены тяжелые чемоданы нести. Он сказал, что это просто какое-то свинство, как-то грубо там выразился в отношении большевиков, они сразу же его посадили в тюрьму, и когда погиб комиссар Малышев, эти заложники, группа большая была расстреляна, и в списке… Та же история была и с Михаилом.

М. Соколов

― Скажите, а Николай эти газеты читал, он получал эти газеты, где уже были расстрелы, репрессии?

М. Соколов

― Собственно вот эти последние дни, когда все-таки было принято окончательное решение Уралсовета и началась подготовка убийства Николая II и его семьи?

Н. Неуймин

― Есть стенограмма Юровского, в доме Ипатьева, там был открыт музей революции, в 1934 году он приехал специально по приглашению уральского истпарта, и вот он рассказал об этих всех событиях. Очень информативный текст, это не просто какая-то записка маленькая Юровского, там порядка 36-ти страниц подробностей, там и убийство, и предыстория. Кроме того, вот эти документы ГАРФа, воспоминания Медведева (Кудрина), они все в этом едины. Голощекин вернулся из Москвы 12 июля, состоялось решение президиума о том, что получено добро, хотя этого решения письменного никто не видел, решение Уралсовета есть только телеграмма. Я не думаю, что они составляли какой-то письменный акт, приговор, и так далее – устное решение.

Но вот в воспоминаниях члена Уральского ВЧК Медведева (Кудрина), который, кстати, похоронен на Новодевичьем кладбище рядом с могилой Николая Асеева, был такой поэт, друг Маяковского. Он говорит, что, я, когда присутствовал на заседании, 15 пришел Голощекин, объявил о том, что принято решение о расстреле царской семьи, и вот они, получается, 15-го заседали, может быть, даже продолжили 16-го, обсуждали уже механизм – кто, как, сколько человек, каким образом и так далее. То есть, еще хочу подчеркнуть, что кто-то там рассказывает о каких-то там чуть ли не принудительно, какие-то латыши отказались, еще там кого-то расстреляли… Нет, из текстов всех вот этих документальных материалов, которые раньше закрыты были, следует, что это была высокая честь, то есть, они как бы даже конкурс устроили, не просто кто, а как об этом говорит Медведев (Кудрин): это для меня была большая честь, поставить точку в биографии этого кровавого палача. Аналогично об этом же говорит в воспоминаниях Ермаков, один из самых активных участников убийства царской семьи, именно он добивал штыками Демидову и Анастасию, когда у них кончились патроны. И он так же говорит, что это величайшая честь, это смысл моей жизни состоял в том, что я убил кровавого тирана. То есть, это просто, как говорится, я без ума от этого. И он рассказывал всем официально.

Кстати, почему говорят: Ермаков все тянул одеяло на себя. Дело в том, что есть такая газета «Уральская жизнь», она выходила как раз в белом Екатеринбурге, она до революции выходила и в белом Екатеринбурге тоже она выходила. И там вскоре после возбуждения уголовного дела появилась такая статья. Военный комиссар Верх-Исетского завода Ермаков руководил расстрелом царской семьи, что он – там какой-то автор, подпись чья-то – что Ермаков расстрелял всех.

То есть, получается, белые стопроцентно знали, даже из этой газеты, в которой официально было объявлено, что Ермаков главный. И вот он так и дальше не переубеждал личность коменданта дома Ипатьева Юровского, она была засекречена, и Ермаков как бы в конце жизни договорился до того, что он один всех расстрелял. Это уже такое, знаете, хвастовство, причем, это его хвастовство было одобрено официальными органами, потому что, ну зачем рассказывать ненужные какие-то подробности, если есть человек, которого давно уже назначили главным, понимаете? И вот я неоднократно встречал пожилых жителей нашего города, которые рассказывали, что когда они были маленькими, учились в школе, к ним приходил Петр Захарович Ермаков и рассказывал, как он один расстрелял всю царскую семью. Вот такая история.

Но главное, все было построено на добровольности, и никто не принуждал кого-либо участвовать на волне вот этой революционной истерии, то есть, сознание людей менялось, они считали, что Николай II – это воплощение зла на земле.

М. Соколов

― А теперь мы подходим к решению Уралсовета. Собственно, как оно принималось?

Н. Неуймин

― Каких-либо документов, вообще самого решения никто никогда не видел. Есть только телеграмма Уралсовета по поводу происшедшего. Одна телеграмма говорит о том, не зашифровано, открытым текстом написано: Николай II расстрелян по решению Уралсовета. А вторая телеграмма, уже зашифрованная, говорит: та же участь постигла всю семью. А в первой телеграмме написано: семья вывезена в безопасное место. Ну, соответственно. А о том, что Ленин и Свердлов знали содержание первой и второй телеграммы, это без сомнения, это установленный совершенно исторический факт. И получается, то, что искать какие-либо документы, подтверждающие, как это происходило, стенограмма заседания, допустим, ВЦИКа, Совнаркома или Уралсовета не существует.

 М. Соколов
― А мемуары?

Н. Неуймин

― Есть только косвенные о том, что было такое решение президиума Уралсовета. Вот я еще раз говорю, там воспоминания Медведева (Кудрина), он говорит, что пришел Голощекин, сказал, что, мы приняли решение их расстрелять. Есть в юриспруденции такое понятие, совокупность доказательств. То есть, вот эти маленькие косвенные обстоятельства говорят о том, что действительно все это делалось с согласования центральной власти. Просто договоренность была такая: вы принимаете решение вот такое, какое мы хотим, а мы вас поддержим. И я еще раз повторяю, все руководители Уралсовета достигли больших высот при жизни Ленина и даже Сталина.

Например, главный военный комиссар Голощекин был арестован в 1939 году, последняя его должность – государственный арбитр СССР, то есть, представьте себе, председатель Высшего арбитражного суда. А до этого он был первый секретарь Казахстана в 30-е годы, назначен, кстати, был Сталиным где-то вот на грани уже – Ленин в 1924 умирал… В общем, я хочу сказать, когда вот  анализируешь действия центральной власти и действия Уралсовета, они согласованы вне сомнения, а то, что центральная власть поддержала действия, есть документы.

И последнее, чтобы поставить точку, дело в том, что там многие спорили и до сих пор спорят, есть такая инстанция высшая – президиум Верховного суда, буквально года два назад состоялось такое историческое решение, на котором было принято следующее, то есть, обжалованию это не подлежит, это окончательная самая последняя инстанция в системе судебной. Принято решение о том, что Николай II и царская семья являются жертвами политических репрессий, поскольку совокупность доказательств свидетельствует о том, что они были расстреляны не какой-то шайкой, независимых от центральной власти самостийных каких-то там большевиков, которые не признавали центральную власть, и там ссылка есть на одобрение Совнаркома и ВЦИК, есть протокол, я уже говорил об этом, то есть, после этого споры вообще бессмысленны.

М. Соколов

― Я напомню слушателям «Эха Москвы», мы беседуем с Николаем Неуйминым, заведующим отделом истории династии Романовых. Продолжим после недолгих объявлений.

М. Соколов

― В эфире программа «Эха Москвы» «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, мы беседуем с историком Николаем Неуйминым.

И, собственно, не было ли каких-то разногласий между большевиками, которые принимали решение об убийстве царской семьи? Имеется в виду расстрел всей семьи или казнь императора? Вот здесь у большевиков не было разногласий? Что говорят мемуары?

Н. Неуймин

― Я думаю, разногласий не было. Я еще раз вам говорю, представьте ситуацию: Ленин был поставлен в тяжелейшие условия, когда он вынужден подписать Брестский мир, и когда в самой партии произошел раскол. Причем, сторонники Брестского мира были в явном меньшинстве. Если бы оставили в живых женскую часть царской семьи и Алексея, неизбежно они были бы публично выданы советской властью, может быть, Англии, может быть, кому угодно, то есть, врагам, мировым империалистам. А представьте себе ситуацию, если окунуться в ту атмосферу, вот на тот момент была действительно революционная истерия. То есть, все считали, что будет возможна реставрация монархии, там, какая-то диктатура, и почему-то обязательно возглавят эту реставрацию Романовы. Вот эта фраза: знамя контрреволюции, Романовы – она таким рефреном идет, когда читаешь все эти подлинные документы.

М. Соколов

― С точки зрения большевиков любой оставшийся в живых член царской семьи – это знамя контрреволюции, значит, надо уничтожать.

Н. Неуймин

― Даже если Ленин и его ближайшее окружение были другого мнения – представляете, удар по авторитету был бы огромен. Представьте себе, Брестский мир заключил, значит, и наследников престола Романовых и детей выдал за границу. Как так, каким образом? То есть, получается, ты все время сдаешь позиции, поэтому, на мой взгляд, Владимиру Ильичу Ленину ничего другого не оставалось, как именно вот эту комбинацию разыграть, то есть, Уралсовет принимает все на себя, а потом его поддерживают. Причем, не публично. И когда давали интервью наши наркомы иностранных дел, я имею в виду Чичерин, Литвинов, многие после, они говорят: так вот, вроде бы там намек такой, что не подчинялись они. Такое горнило гражданской войны, там местная инициатива, не могли в то время, там телеграф не работал, еще что-то. Масса разных причин. Ну как, вроде все и успокаивались, раз официально говорят, что мы такой команды не давали. Поэтому нельзя так говорить: вот это белое, это черное – тут явные полутона, и это просто железная логика, которая подтверждается вот решением Верховного суда.

М. Соколов

― А как все-таки обслуживающий персонал попал вот в эту трагедию, почему их-то не отпустили? Ну хорошо, здесь логику вы объяснили принятия решения, а за что доктор Боткин пострадал?

Н. Неуймин

― Тут ситуация, одно из другого вытекает. Первое. Доктор Боткин, он из купеческой семьи, из торговцев Боткиных, то есть, его отец был основатель московской Боткинской больницы, лейб-медик Александра II, и один из его сыновей, в данном случае Евгений, продолжил традицию отца. И он писал письма, находясь в Ипатьевском доме, некоторые письма опубликованы, что скорее всего он живым не вернется. Он человек умный, понимал, что тучи сгущаются, все хуже и хуже.

Там, понимаете, какая ситуация, убили чекисты в ночь с 12-го на 13-е июня в Перми Михаила, и Белобородов ловко воспользовался этой ситуацией. Я думаю, что он знал о действиях этих чекистов, местных, Мясников и компания, он знал наверняка, потому что там они проводили как бы расследование. Но официально они объявили, что его, Михаила, белогвардейцы выкрали, что послужило сразу же ужесточением вот этого тюремного режима. Если Николай II и его семья, им разрешалось на прогулку ходить – час до обеда, час во второй половине дня, сразу же уменьшили – полчаса, то есть, всего час за день. Решетки на окнах, запрет открывания форточек. Николай в дневнике пишет — тропическая жара, он не может, он был в состоянии нервного срыва и так далее, но просто дышать нечем было, понимаете? Это же касается и Елизаветы Федоровны, и всех, кто находился в заточении в Алапаевске. Если до этого они ходили по городу, могли пойти на почту, на базар, как Михаил ходил по Перми, и после того, как объявлено было, что монархисты выкрали Михаила, то их тоже перевели фактически на такой тюремный режим. Если раньше они до восьми вечера могли свободно ходить и возвращаться, как Михаил, то после этого они должны были находиться только на территории школы, и решетки установили им. То есть, это как те же большевики ловко воспользовались ситуацией.

Причем, прослеживается единая схема, если когда мы даже смотрим, вот первое место сокрытия останков царской семьи Ганина яма шахта номер 7, и вспомните Алапаевск, там точно такая же шахта примерно 17, 19 метров, я даже по документам смотрел, там разница в 2 метра глубина шахты шурфа, а получается одна и та же совершенно схема. Все, то есть, получается, Пермь, еще раз подчеркиваю, руководство Уралсовета находилось в Екатеринбурге, и вот Пермь, Алапаевск, Екатеринбург, это все входило в сферу их деятельности.

М. Соколов

― Мог быть единый некий план?

Н. Неуймин

― Нет сомнения в этом. Если даже Михаила – допустить, что это экспромт Мясникова и его компании, то Белобородов им ловко воспользовался.

М. Соколов

― Что происходило собственно дальше, в последние дни, как готовился этот расстрел?

Н. Неуймин

― А дальше, я думаю, что формально оно могло быть принято, допустим, 15-го, там, 12-го, 13-го июля, а Медведев говорит – 15-го, 12-го… ну это не столь принципиально, а дело в том, что 10 июня уже началась эвакуация города Екатеринбурга, тянули, оттягивали. Почему так не решались, потому что, понимаете, дело в том, что в городе находилось несколько консульств – американское, английское консульство, то есть, при большевиках оно там находилось, сербское консульство, датское консульство. Кстати, датское консульство тоже находилось в Екатеринбурге. И через все эти консульства шли постоянные запросы: а жива ли царская семья, а вот есть такие слухи, что они убиты. Проверялось неоднократно. Тот же командующий 3 армией 12 июня специально приехал в дом Ипатьева, чтобы официально сообщить, что царская семья жива, вот я видел своими глазами и так далее, потому что там запрос одного датского журналиста, что вот есть такие слухи, что царская семья уже убита.

Находясь под прессом вот этих постоянных вопросов: где они, где они? Они тянули до самого конца. И обратите внимание, что так называемые эти белочехи и военные подразделения Временного Сибирского правительства вошли утром 25 июля, царскую семью расстреляли фактически ранним утром 17 июля. Вы же понимаете? То есть, фактически они тянули до самого конца, когда это реально возможно. Это совершенно четко прослеживается.

М. Соколов

― И вот, собственно, последние дни, как это все-таки происходило, подготовка этого преступления?

Н. Неуймин

― Я уже говорил по поводу воспоминаний Медведева (Кудрина), это известный большевик с дореволюционным стажем, сделал карьеру в НКВД, Медведев (Кудрин) говорит о том, что вызвали всех на совещание, совещание происходило в американской гостинице, здание Урал-ЧК, присутствовали члены коллегии ЧК, руководство Уралсовета, и они уже обсуждали вопрос конкретный – кто, сколько человек, кто конкретно, кто будет в кого стрелять, распределение ролей и так далее. И как происходило это обсуждение, в мемуарах указано. Там такой нюанс, кто-то сказал: а вот этого мальчика надо вывезти. Он говорит: какого мальчика? – Это Леонид Сиднев, это поваренок, племянник Сиднева, который расстрелян был еще до этого, и Медведев говорит: а, поваренка? Не возражаю. Главное, чтобы Алексей там не остался.

И поэтому все было вот таким образом, причем, недостатка в добровольцах-участниках этого расстрела не было, никто тут насильно не заставлял ни под каким там страхом какого-то расстрела и так далее.

М. Соколов

― В подвал уже отправляли под предлогом какой-то защиты от обстрела или что-то такое?

Н. Неуймин

― Да. Юровский (по стенограмме) говорит, что он сделал все возможное, чтобы царская семья не догадалась до первого выстрела. Примерно так звучало. В дневнике Александра Федоровна пишет: слышны раскаты орудий, выстрелы, там и так далее — накануне. Вот он сообщил, что они были уверены, что их перевезут в очередной раз. Кстати, они несколько раз были одетыми, ночью один раз им сказали, что восстание анархистов, и мы вас перевезем. А Николай II говорит: всю ночь сидели. В другой раз вот эти чекисты разработали операцию по поводу того, что один из офицеров, группа офицеров хочет их спасти, они тоже сидели одетыми. То есть, это все они воспринимали, они знали, что идет эвакуация. Поэтому им сказали, что надо спуститься в подвал, вот машина пришла – действительно машина пришла, они видели эту машину, пришла за их трупами – и спуститься в подвал, где переждать возможный артобстрел или нападение какой-то группы контрреволюционеров, которая должна прорваться в центр города. Потому что они все-таки на втором этаже, там могли быть и какие-то шальные пули, или снаряд попасть. И они это восприняли вполне адекватно.

И по воспоминаниям всех тех лиц, которые участвовали в охране и в убийстве царской семьи следует однозначно, что они не догадывались, что с ними будет. То есть, в этом и трагедия еще, у них даже времени догадаться не было.

М. Соколов

― Когда они стали стрелять, собственно, сколько человек в этом участвовало? Вообще есть даже версия, что участвовали венгры какие-то там и прочее.

Н. Неуймин

― В составе внутренней охраны действительно находилось несколько латышей. Под понятием латышей, там есть протокол допроса, он говорит: может быть, это и венгры были, может быть, это латыши. Ну, Юровский называет несколько человек, которые были во внутренней охране. В частности, он называет Цельмс, был такой, командовал латышами. И там еще несколько фамилий, таких явно латышских.

 М. Соколов
― Команду отдавал Юровский, да?

Н. Неуймин

― Команду отдавал Юровский, да, но участие этнических латышей в расстреле в настоящее время не доказано, потому что тот же Юровский говорит, что недостатка в добровольцах не было, это была великая честь – почитайте воспоминания Медведева (Кудрина) и Ермакова, заставлять каких-то там латышей так же участвовать в этом – это не нужно было. Во внутренней охране они были, там даже был один венгр или австриец по фамилии Рудольф Лашер, но он точно не участвовал. И вообще нужно анализировать не записку Юровского, а стенограмму от 1 февраля 1934 года, стенограмму Юровского, где он дает фактически весь расклад – и предысторию, и ход этого убийства, и как, и что, и почему. Он даже сказал: а какая разница – стреляли многие, какая разница, кто стрелял, тут вроде бы кто-то спорит, кто первый и так далее. Но вот так получилось, как получилось.

М. Соколов

― А почему добивали штыками?

Н. Неуймин

― Дело в том, что все произошло сумбурно, не так, как хотел Юровский. Прежде всего, это произошло потому – это в стенограмме написано – что их было 11 жертв и 11 палачей, а комната – 4,5 на 5,5 метров. Представьте себе – в эту комнату зайти всем – это просто невозможно. То есть, это отмерьте 4,5 на 5,5 метров и разместите туда 22 человека. Проводили уже такие эксперименты.

Внутри комнаты были только те лица, которых знала царская семья, это был Юровский, его помощник Никулин Григорий и Павел Спиридонович Медведев. Не Медведев (Кудрин), а это отдельный человек, его царская семья не знала, чекист, а Павел Спиридонович Медведев, это рабочий Сысертского завода, который возглавлял внешнюю охрану. И вот те, которые остальные, то есть, их получается трое внутри, а тех царская семья не знала. Юровский говорит: я понимал, что если все зайдут в такую тесную комнату, и плюс еще они незнакомы царской семье, это все происходит уже где-то между часом и двумя ночи, то какова будет реакция? Поэтому он им сказал, что, вы спрячьтесь в соседней комнате, и как только услышите выстрелы, так…

И вот когда Юровский скороговоркой что-то невнятное сказал: «ваши родственники пытаются вас освободить, мы принуждены вас расстрелять», быстро достал спрятанный у него за спиной за ремнем маузер и выстрелил в Николая II, — он говорит, что Николай хотел повернуться, он впереди стоял лицом перед дверями, хотел повернуться в сторону семьи, и только успел пробормотать: «что-что?» Юровский сказал, что: он не успел еще повернуться, и я выстрелил в него. Причем, не один раз.

Это послужило сигналом для тех, кто стали стрелять в Николая II. И вот на волне революционной истерии, насколько я проанализировал ситуацию, все забыли по поводу того, кто в кого должен стрелять, это связано и с паникой, и с теснотой помещения, все стали стрелять в Николая II, и получилось так, что вот эта неприцельная стрельба и сбой произошел, хотя стенка была деревянная оштукатуренная, но вообще там если посмотреть на фотографию, там бетонные колонны, свод такой, бетон. Юровский говорит: я вынужден был в разгар вот этого действа дать команду прекратить огонь, как бы это ни было для меня тяжело, потому что пули стали, в результате этой неприцельной стрельбы, рикошетить.

М. Соколов

― Был ли у организаторов убийства какой-то четкий план, что делать потом – где прятать и так далее? Или они спонтанно как-то действовали?

Н. Неуймин

― Мое личное мнение – они действовали, как развивались события, все спонтанно. Достаточно прочитать стенограмму Юровского, где он говорит: все пошло не по плану. Он неоднократно высказывает такую мысль, что все пошло не по плану. Все произошло сумбурно, и он был крайне недоволен, как происходил вот сам расстрел так называемый. Это связано и с дальнейшими попытками захоронения. То есть, в подлиннике стенограммы он ругает своих товарищей, называет Ермакова сволочью из-за того, что Ермаков не мог найти впотьмах этот Четырехбратский рудник, где находится сейчас монастырь Ганина яма, что он не мог найти самый глубокий шурф, что они блуждали по вот этим окрестностям Екатеринбурга по лесу за Верх-Исетским заводом, что у них застревала постоянно машина, что они ее постоянно вытаскивали. Они перегружали трупы несколько раз. Потом они привезли телеги, коляски, такая история достаточно страшная.

Но рефреном проходит мысль, что Юровский был взбешен, он был удивлен, что все это произошло так. То есть, ему обещали: мы знаем место, мы туда повезем, мы все организуем… и все буквально валилось из рук. И это продолжалось на протяжении вот этих трех дней. И даже вот когда их привезли в Поросёнков лог, Юровский так и объясняет: все настолько уже устали, что я принял вот такое решение, вот как мы застряли здесь, на этой дороге, здесь их и похороним, а оставшееся то, что у них бензин и серная кислота, мы попытаемся уничтожить двух самых из них маленьких, то есть, в данном случае получается, Мария и Алексей. Вот и все.

М. Соколов

― И последний вопрос, в завершение. Собственно, императорская семья похоронена почти вся в Петропавловской крепости, не захоронены двое. Собственно, как вы считаете, что до сих пор мешает наконец все это сделать, грубо говоря, по-человечески?

Н. Неуймин

― На Архиерейском Соборе в августе 2000 года Русская православная церковь канонизировала страстотерпцев, царскую семью. Поэтому похороны светские состоялись 17 июля 1998 года, но если бы царская семья была канонизирована до 1998 года, я уверен, что эти похороны бы не были, потому что государство у нас по Конституции отделено от церкви, и как бы получается так, что…

М. Соколов

― Что не отделено.

Н. Неуймин

― Да, но…

М. Соколов

― Вы недооцениваете энергию Бориса Немцова, он бы и это пробил, я думаю. Но…

Н. Неуймин

― Да, кстати, это ставится в упрек Борису Немцову, многие сторонники так называемые не подлинности екатеринбургских останков, они все время об этом говорят, что во главе государственной комиссии по идентификации останков царской семьи стоял Борис Немцов. Я в этом не вижу никакого заговора, никакой конспирологии, это, как бы к нему ни относиться, энергичный деятель, который весь упор, вся его работа в этой комиссии была связана с тем, что он считал, что неопровержимым доказательством будет генетическая экспертиза.

М. Соколов

― А вот сейчас есть какие-то утечки по генетической экспертизе тех останков, которые вы тоже нашли, собственно, Алексея, Марии?

Н. Неуймин

― Я не могу об этом судить, я только знаю результаты генетической экспертизы 2008 года в отношении Алексея и Марии, но мне сказали эксперты, что 99 и 13 девяток – понимаете, да? Но сейчас произведены же были действия какие? Вскрыта гробница, взята частица костных останков Александра III, и сейчас проводится окончательная и самая последняя ДНК-экспертиза, и что меня радует, под полным контролем церкви. То есть, в данном случае координатор всех этих действий со стороны церкви епископ Егорьевский Тихон, он постоянно дает интервью СМИ и говорит, что каких-либо претензий к следствию современному, к экспертам у него нет, потому что экспертиза была проведена, во-первых, само дело возбуждено по инициативе церкви. И второе, все кандидатуры экспертов были согласованы с церковью.

М. Соколов

― Есть, в принципе, шанс, что к 2018 году, к столетнему юбилею все-таки эта история с не признанием закончится, как вы считаете, Николай Борисович?

Н. Неуймин

― Это лично мое мнение, потому что вопрос, конечно, это надо к руководству церкви, членам Синода, епископу Тихону. Я для себя хотел бы, чтобы это решение состоялось. Слишком долго это не признание, это уже до неприличного долгое не признание, с 1992 года следствие идет, выставка называлась «Следствие длиною в век». И получается так: генеральный прокурор Чайка, с 1994 года под чьим руководством проводились все следственные действия, судя по всему, он пользуется авторитетом, и он работает на той же должности. Я имею в виду авторитетом среди руководства нашего государства. И уж тем более председатель Следственного комитета Бастрыкин. Поэтому я не думаю, что результаты новых экспертиз будут сенсационными. Мне кажется, что может увеличиться количество девяток в этой цифре 99 и 13, может быть, там будет 99 и 50. Но я могу сказать только про себя. Вот представьте себе, когда ты держишь подлинные документы, а я начал с ними знакомиться сразу после того, как рассекречены были, и вот я участвовал в обнаружении останков Алексея и Марии – ни секунды сомнения не было. Вот вы читаете текст, допустим, стенограмму Юровского, и вы находите действительно вот это.

М. Соколов

― Там, где это и должно быть.

Н. Неуймин

― Это место находите, говорите: да, мостик из шпал. Это уже Александр Николаевич Авдонин и Гелий Трофимович Рябов, они же тоже не знали. Вот говорят – они, там гробокопатели, кого-то там подсунули, еще… Но это бред, понимаете, бред совершенный. Я разговаривал с Александром Николаевичем, у него не было тени сомнений. Он посмотрел, подумал, предположил, и когда ваше предположение осуществляется, и тут нет никакого двойного дна, и вы не агент мировой закулисы, вы просто человек, который неравнодушен к своей истории. То же самое у меня. Мне задают вопросы: как же вы так, вы сразу подумали, что это — без экспертизы вы подумали? Ну слушайте, вот представьте себе — сразу же подумал, без экспертизы.

М. Соколов

― Потому что нашли там, где должно было быть.

 Н. Неуймин
― Более того, если бы не внедрялась генетическая экспертиза с начала 90-х годов, если бы не было генетической экспертизы, существует масса других экспертиз – антропологическая, трасологическая, баллистическая, все это в совокупности дает основания даже без генетической экспертизы говорить о том, что то, что было, то и было. И что все эти аутентичные документы, о которых я говорил – воспоминания так называемых цареубийц и охранников дома Ипатьева, они едины и не противоречивы абсолютно. Вот и все.

М. Соколов

― Спасибо, спасибо вам большое. Вы слушали программу «Цена революции», ее вел Михаил Соколов, моим собеседником был Николай Неуймин, историк, заведующий отделом истории династии Романовых Свердловского областного краеведческого музея. Всего доброго, до свидания.

Расскажите, как музей
может стать лучше?
Ждём ваших предложений