Версия для слабовидящих

Личное дело: искусствовед Мария Медведева – об уральских сундуках

С конца марта по 22 июня коллектив Свердловского областного краеведческого музея работает удаленно – в отрыве от своих зданий, экспозиций и коллекций. Мы попросили сотрудников отделов истории и археологии рассказать о своих любимых предметах из собрания СОКМ – тех, что входят в сферу их научного интереса и по которым они особенно скучают.

О сундучном промысле на Урале, образцы которого можно увидеть в экспозиции «Красна изба углами» в Музейно-выставочном центре «Дом Поклевских-Козелл» рассказывает старший научный сотрудник отдела по работе с посетителями Мария Викторовна Медведева.

Почти одновременно с «железным делом» на Невьянском заводе возник и невиданный прежде в этих краях сундучный промысел. По легенде, в конце XVII века, спасаясь от церковных гонений, на реку Нейву пришли из неведомых краев шесть раскольников. С собой они принесли большой разборный крест, старообрядческие иконы и книги. На горе срубили скит. Позже, когда в этом месте задымили домны демидовского завода, эти края власти назвали «раскольничьим гнездом»: старообрядцы целыми семьями бежали сюда со всей России. Никита и Акинфий Демидовы, люди деловые, взяли их под свою защиту, ибо работники они идеальные: добросовестные, непьющие, невороватые.

Но не о раскольниках разговор, а о том, в чем беженцы привозили свой нехитрый скарб: в деревянных ящиках, обитых для прочности жестью, – в сундуках. При первой же опасности – замелькали, например, меж елок солдатские мундиры – старообрядцы сбрасывали в короба свое добро – и ищи ветра в поле! Кроме всех прочих достоинств раскольники – народ неимоверно чистоплотный, на дух не переносящий всякие «сатанинские» запахи вроде запахов табака, водки, различной парфюмерии. Поэтому ящик, сколоченный из свежих сосновых досок, оберегал вещи от нежелательных ароматов. Долгое время сундуки считались в домашнем хозяйстве предметом первой необходимости. Это был тот же платяной шкаф, только положенный горизонтально.

Центрами сундучного ремесла в XIX веке стали город Неьянск и поселок Быньговский: здесь находились крупнейшие заводы. Сундуки и шкатулки делали из древесины сосны и кедра, богато отделывали железом и разновидностями жести: черненой, крашеной, печатной, чеканенной бронзированной и многими другими.

Промысел приобрел столь широкий размах, что невьянские заводовладельцы убеждали горное управление, будто в истреблении лесных богатств в окрестных дачах повинны не столько заводы, сколько кустари-сундучники. Листовое кровельное железо для «черного переплета» сундуков, котельное, лопаточное железо и сталь для замков поставляли главным образом Нижнетагильский и Алапаевский заводы. На лицевую же отделку шла английская жесть, закупаемая оптом на ярмарках и в Москве, а с начала XX века – белая жесть Лысьвенских заводов. Заготовкой, просушкой древесины и изготовлением ящиков-полуфабрикатов занимались в основном жители поселка закрытого Петрокаменского завода и окрестных деревень. В мастерских – обычных сараях с навесами, расположенных в огородах –петрокаменские «деревянщики» из просушенных, пригнанных одна к другой с помощью шпеньков и столярного клея сосновых досок делали остов сундука с крышкой. Фурнитуру – скобы, шарниры, замысловатые набойки и замки с всевозможными секретами – поставляли кустари-металлисты Быньговского завода. Особого умения требовало изготовление замков со «звонами», поручавшееся наиболее именитым мастерам-замочникам.

Вид готовых товарных изделий сундуки приобретали в «сборных» мастерских Невьянска, где их оковывали железом и жестью, красили либо покрывали лаком. Овладели невьянские мастера и сложной техникой по обработке металла, украшавшего сундуки: «печаткой», чеканкой, «морозкой» железа и жести, полировкой металлических зеркал. «Печатка» представляла собой нанесение рисунка, как правило, с цветочным орнаментом на листы определенного размера через трафарет раствором серебра, а позднее – киновари. Важнейшим материалом для «печатания» служила олифа, приготовлявшаяся из таких компонентов, как конопляное и льняное масло, белила, сурик, и еще чего-то такого, о чем мастера предпочитали не распространяться. Железо многократно покрывали олифой разных составов и накатывали рисунок, фиксируя его путем «прожаривания» листов в печи. Чеканкe жестяного покрытия, как считают исследователи, занесли в Невьянск из Москвы. Известен и ее родоначальник – Егор Аверин, основавший впоследствии династию оборотистых дельцов. Операция предъявляла высокие требования к мастерству и к художественному вкусу чеканщиков. Интерес к чеканке постепенно падал. Причина этому могла быть и чисто практической, ведь чеканили не однородный металл (медь, латунь и прочее), а жесть, покрытую тонким слоем олова. Деформация жести чеканами разного назначения неизбежно сопровождалась отслаиванием полуды или ее просечкой, открывая путь к коррозии… Ржавление нарядного покрытия сундуков намного укорачивало их век, и покупатели средней руки стали недоверчиво относиться к роскошной «одежде», скрывающей серьезный изъян.

Сундуки, обитые «морозкой», обретали богатую цветовую гамму; лак сохранял приглушенный матовый цвет; олифа, в зависимости от времени нагрева листов в печи, придавала им оттенки от светло- до темно-коричневых. А с помощью красителей подбирали любой колер. Излюбленными тонами были бронзовый, малахитовый и бирюзовый, обычно сочетавшиеся в разноцветных «бухарских» сундуках.

Своебразным эталоном невьянской марки были декорированные «печаткой» или «морозкой» сундуки с зеркалами из полированного листового железа на лицевой, а то и на боковых сторонах. Они поражали воображение даже видавших виды скупщиков и иностранных коммивояжеров. Роскошное внешнее оформление дополнялось в них еще одним достоинством: в сундуках штучного исполнения, изготовлявшихся, как правило, не из сосновой, а из кедровой древесины, не заводилась моль… Поэтому обладатели дорогих мехов и прочие толстосумы не стояли за ценой при покупке таких сундуков.

В невысоком рельефе выполнил растительный узор на сундучке 1787 года мастер М. М. Хмелев, работавший на Невьянском заводе Демидовых. В пышный растительный орнамент вплетены изображения птиц, зверей, дельфинов. Мастер наносил рисунок точками специальным тонким чеканом, затем резцом соединял их в четкие линии. Этот прием часто использовали на заводах Демидова.

Другой способ чеканки, к которому нередко обращались уральские мастера, заключался в выбивании узора с внутренней стороны предмета. Гладкий полированный узор выделялся на зернистом фоне канфарения, декоративного приема, который выполнялся чеканом с концом в виде шила.

В пору расцвета промысла ассортимент невьянских сундуков отличался разнообразием. Скажем, для перевозки клади с ярмарок или по государственной повинности, для хранения различных припасов делали обычные ящики большого размера, стянутые для прочности металлическими лентами и окрашенные в «стандартный» зеленый цвет.

Основная масса трудового люда довольствовалась дешевыми сундуками, обитыми полосками вороненого или «печатного» железа. Нарядные сундуки – зеркальные, отделанные под бронзу и малахит, изящные шкатулки и погребцы «для чаю-сахару» с традиционным набором декора в миниатюре, инкрустированные прожилками железа изумрудного, пурпурного и других цветов – все это предназначалось состоятельным покупателям и немногочисленным тонким ценителям и поклонникам оригинальных вещей. Сохраняя утилитарное назначение, фирменный товар нередко раскупался на подарки и сувениры. Главными центрами сбыта невьянских сундуков были ярмарки: Нижегородская, Ирбитская, Троицкая и ряд местных. На уездных торжках они обычно продавались поштучно, реже – «тройками». На всероссийских же ярмарках – оптом, так называемыми «местами» – наборами, состоявшими из пяти–семи ящиков разных размеров, входивших один в другой. В таком удобном для транспортировки виде их развозили во все концы России и за ее пределы, разнося по свету добрую славу мастерового Урала.

В конце XIX – начале XX века невьянские мастера достигли в сундучном деле наивысшего мастерства и выдумки. Они делали сундуки малахитовые, под бронзу, с зеркальной жестью, «апликовые» (посеребренные). Вырезав ролик из березовой чаги, могли накатать на жесть любой рисунок или орнамент и покрыть его цветным лаком. Подкладывая под жесть разноцветный бархат, они изготовляли сундуки из прорезного железа. С особой любовью делали сундуки для невест: изнутри их обшивали дорогими тканями и украшали зеркалами, а всякий раз, как приоткрывалась крышка, слух юной красавицы услаждала какая-нибудь изящная мелодия. Пять–семь сундуков разных размеров, поставленных друг на друга, набитых женскими нарядами и постельным бельем, составляли девичье приданое. Чем больше сундуков  – тем богаче невеста.

Существовали и народные обряды, связанные с сундуком. Например, при выкупе приданого на сундук садились младшие братья, сестры и племянники невесты, которые назначали жениху сумму выкупа. Перед свадьбой сундук очищали от «нечистой силы»: обводили его зажженной свечой, иконой, сыпали щепотку соли. Затем клали деньги, хлеб, иногда посуду, чтоб сундук всю жизнь не был пуст, чтоб молодая семья жила богато. Сундук был не просто предметом мебели, а своеобразным оберегом семьи, потому с ним связаны некоторые приметы и поверья. Например, нельзя было открывать сундук в один из дней Масленицы, чтобы не выпустить из негобогатство и удачу. Запрещалось свой сундук отдавать кому-то: сама замуж не выйдешь и той, кому отдала, счастья не будет. Считалось грехом класть в сундуки детские вещи, так как одежда ребенка пахла материнским молоком.

Но все же «фирменными» невьянскими сундуками считались те, которые обивали «мороженой» жестью. Купец и владелец мастерских Гавриил Ермолаевич Подвинцев прославился среди сундучников тем, что впервые применил так называемую «морозку» железа.  Хороший приятель Гавриила Ермолаевича, купец Перезолов, путешествуя по Европе, заглянул Англию, где и увидел жесть с необычайной поверхностью, напоминавшей морозный узор на окне. Будучи человеком не только образованным, но и чутким ко всему оригинальному, он дотошно выпытал и записал все, что услышал от англичан о таком покрытии жести. Британцы, конечно, многое скрыли от Перезолова, но и сказанного вполне хватило для цепкого русского ума. Вернувшись домой, купец рассказал об увиденном Гавриилу Ермолаевичу. Сейчас трудно сказать, вычислил ли Гавриил Ермолаевич британский способ «морозки» жести в полном объеме или придумал собственный, но вскоре Невьянск уже вовсю торговал сундуками с причудливым жестяным узором. К тому же невьянцы научились делать «морозец» белым, золотистым, зеленым, светло-коричневым…

Невьянские сундуки пользовались большим спросом на всех российских ярмарках. Более того, их охотно скупали торговцы с Востока: нескончаемым потоком сундуки уплывали через Троицк в Персию, Турцию и даже в Индию. Старожилы города сохранили в памяти множество занимательных и трогательных историй о местных купцах, людях хватких, практичных и одновременно чудаковатых. Большинство из них были благотворителями и попечителями. Например, Василий Михайлович Французов не только торговал себе не в убыток, но вместе с другими купцами взял да и основал городской парк, где простой обыватель мог прогуляться с супругой и детьми, посмотреть спектакль. Сад так и прозвали «французским».

На Всероссийской кустарно-промышленной выставке в Санкт-Петербурге в 1902 году были представлены типичные изделия уральских сундучников: шкатулки, погребцы и сундучки мастерской О. А. Лаптева Нижне-Тагильского завода; шкатулки кустарей Невьянского завода; образцы сундуков различных размеров от 4 до 8 вершков длиной, изготавливаемых невьянскими сундучниками: сундук с передней стенкой, обитой жестью; сундук, кругом обитый жестью; сундук, обитый жестью с морозкой; сундук с передней стенкой, отделанной чеканкой; горка из пяти невьянских сундуков. Самыми богатыми были расписные сундуки Нижнего Тагила. На их стенках и крышке рисовали до восьми картинок с сюжетами, списанными с гравюр и литографий.

В конце XIX – начале XX века в связи с вытеснением гужевого транспорта железнодорожным и под влиянием моды на венскую и «городскую» мебель производство сундуков пошло на убыль, а сам промысел начал угасать. Место сундуков в интерьере жилищ теперь занимали пришедшие из Европы бюро, шифоньеры, комоды фабричного и кустарного производства. Словом, нелегкая пора наступила для промысла, но он уцелел, а в конце 1920-х – начале 1930-х годов обрел как бы второе рождение. Послевоенная разруха, перегибы с изъятием собственности у «нетрудовых элементов» обусловили снижение жизненного уровня народа. Предметы бытового назначения поставляла в основном реорганизованная кооперация. Возобновилось изготовление сундуков в артелях Невьянска, сел Петрокаменского и Быньгов. Сундуки по прежнему охотно покупали на Урале, в Сибири, районах Средней Азии и Закавказья.

После Великой Отечественной войны в результате свертывания промкооперации артели Невьянского куста преобразовали в государственные фабрики и передали Минлегпрому. Это отразилось на их техническом оснащении: производство механизировалось, усовершенствовались методы обработки материалов, но зато участились жалобы на непрочность сундуков. Мастера старой школы видели корень зла в замене ручного труда машинным. Специалисты помоложе ссылались на слишком напряженные планы…

До революции или в первые годы нэпа сундучники, дорожившие фамильной честью, приобретали древесину без малейших изъянов. Предприятия же, выпускавшие рядовую мебель, стали снабжаться по принципу «бери, что дают…». В дело пошел низкосортный, «подсоченный» лес, подверженный гниению, грибковым заболеваниям. К тому же длительную естественную просушку досок заменили ускоренной, при искусственном нагреве. На оковку сундуков употреблялось уже не эластичное кровельное железо, производство которого на древесном угле прекратили, а обычный листовой металл, без легирующих добавок. Невьянским сундукам, лишенным былых достоинств, уже не находилось места в типовом интерьере рядом с полированным модерном.

В наши дни сундуки, пожалуй, можно встретить лишь в домах соотечественников почтенного возраста, чаще всего бабушек и прабабушек. Лучшие из сохранившихся образцов экспонируются в центральных и местных музеях как неотъемлемая принадлежность быта ушедших поколений. Невьянские сундуки наглядно подтверждают вечную истину: подлинное мастерство, не разменивавшаяся на деньги рабочая гордость — самые точные критерии в оценке труда, не подвластные никакой моде.

Полный иллюстрированный материал об уральских сундуках доступен в презентации.

Познакомьтесь с другими рассказами из цикла «Личное дело»: 

Историк Константин Аникин – о сабле «Фрегат «Светлана»

Историк Николай Неуймин – о картине «Дом Ипатьева»

Археолог Анна Мосунова – о погребениях эпохи энеолита

Историк Елена Третьякова – о материалах секции бывших военнопленных и узников фашистских концлагерей

Историк Любовь Двинских – о погонах и других вещах космонавта Юрия Гагарина

Историк Ольга Махонина – об уральской медной посуде

Историк Екатерина Кушниренко – о фотокопии картины «Передача Романовых Уралсовету»

Археолог Светлана Панина – о навершии на жезл в виде головы белки

Историк Елена Ваулина – о древнегреческой пелике

Историк Николай Неуймин – о портрете из кабинета императрицы Марии Федоровны

Историк Алексей Федотов – о «дьявольских шарах» из кости

Историк Ольга Махонина – о банке старателя

Историк Екатерина Кушниренко – о натюрморте архитектора Вениамина Соколова

Археолог Светлана Савченко – о стрелах-птицах

Историк Елена Третьякова – о сувенирной кукле из Венгрии

Историк Эльвира Мамедова – о сахарной голове из Антониновского клада

Историк Алексей Федотов – о японских нэцке

Историк Екатерина Кушниренко – о компасе из семьи архитектора Вениамина Соколова

Историк Любовь Козырева – о чайницах фирмы «Братья Агафуровы»

Историк Ольга Махонина – об автомобиле изобретателя Дмитрия Петунина

Историк Ирина Родина – о ступе из агата для размола медпрепаратов

Историк Елена Третьякова – о письмах с фронта для актрисы Марии Викс

Историк Римма Мусихина – о фотографии начальника полярной станции Анатолия Шаршавина

Историк Любовь Давыдова – об элитных напольных часах

Археолог Светлана Савченко – о древних веслах Урала

Историк Екатерина Кушниренко – о белобородовских банкнотах

Историк Борис Кошелев – о граммофоне и пластинках братьев Пате

Археолог Светлана Панина – об идоле в виде «человека-совы»

Историк Екатерина Кушниренко – о музыкальном синтезаторе «Поливокс»

Историк Любовь Давыдова – о настенных часах фирмы Филипп Хаас

Историк Татьяна Бахарева – об уральских бураках

Историк Любовь Козырева – о витражном окне в Доме купцов Агафуровых

Искусствовед Мария Медведева – о мебели в стиле неоренессанс

Заведующая Музеем природы Елена Скурыхина – о коллекции спичечных этикеток Владимира Козлова

Историк Любовь Давыдова – о каминных часах из Туринска

Историк Елена Ваулина – о древнеегипетских ожерелье и статуэтке

Историк Алексей Федотов – о китайских народных картинах «няньхуа»

Историк Татьяна Бахарева – о предметах, плетеных из бересты

Темы новости:
Блог, Личное дело, Музейно-выставочный центр «Дом Поклевских-Козелл», Наши сотрудники
Расскажите, как музей
может стать лучше?
Ждём ваших предложений